— Однако, как похолодало! Я думал, будет теплый вечер. Нет, дорогая Флер, оно не разбито. Скорее всего лишь ранено. Я очень хорошо знаю своего брата. Я знаю, что он домогался вас, когда был в Лондоне. Об остальном легко догадаться.
— Кто вам сказал?.. — начала было она, чувствуя, как закипает в ней гнев.
Петр предупредительно поднял руки.
— Прошу меня не казнить. Я ничего дурного вам не желаю. Мы с вашим братом друзья, познакомившиеся за бутылкой. Не забывайте! В офицерской столовой все начинают откровенничать после второй бутылки.
— Так вам сказал мой брат? — сердито переспросила Флер.
— Я вам ничего не говорил. Вы сами сказали. Все они хороши, эти братья! Я наблюдал за поведением своего во всех гостиных. У него собственная, разработанная им самим техника обольщения. Но не стоит плохо думать о Сергее — просто он ничего не может поделать с собой, вот и все.
Флер закусила губу, борясь с охватившим ее волнением. Но на Петра нельзя долго сердиться, тем более тогда, когда ей хотелось услышать от него то, что так давно бередило ее душу.
— Мне кажется, все можно объяснить смертью его жены? Этой трагедией? — произнесла она, как можно небрежнее.
Петр пожал плечами.
— Не знаю. Он испортился давным-давно, еще до своего несчастного брака. Он с рождения относится ко всем с презрением, если хотите знать правду. Сергей вечно чем-то недоволен. Он всегда хочет быть самым лучшим, чтобы только его все любили, но даже если бы все люди на земле выстроились в очередь, чтобы припасть к его ногам, все равно и этого ему было бы мало.
— Ах, довольно преувеличивать! — воскликнула Флер, чувствуя себя неловко. Ей было трудно понять, насколько соответствуют действительности его лукавые поддразнивания.
Петр покачал головой.
— Но я знаю то, чего он сам не знает. Однажды мне об этом сказала мамочка. Это случилось до рождения Сергея, когда она еще носила его, во время отступления французской армии. Дело было холодной зимой, в глухой провинции — мамочка пыталась отыскать мою сводную сестру. Не Розу, другую, ребенка моего отца от первого брака. Ее насильно увез один французский офицер.
Флер не могла понять, куда он клонит.
— Она спасла ее?
Казалось, вопрос Флер сбил его с толку.
— Что вы сказали? Да нет, нет. Дело не в этом. Ведь мамочка рисковала жизнью своего ребенка, жизнью Сережи, и делала это ради другого ребенка, который даже не приходился ей родственником. Она клялась, что никогда ему об этом не говорила, но, кажется, брату все же удалось об этом как-то узнать. Может быть, ему сообщила это ее кровь, кто знает? Возможно, свое презрение ко всем вокруг он впитал вместе с материнским молоком. Он так и не простил ее за то, что она не отдала ему одному всю свою любовь, после этого в его глазах все женщины носят на себе отпечаток такого неслыханного преступления.
Флер, не отрывая от него взгляда, недоуменно пожала плечами. Она не могла переварить то, что ей рассказал Петр. Лицо у него в эту минуту было серьезным, судя по всему, он не шутил. Ей вдруг послышался голос Карева-старшего, когда он рассказывал ей о матери.
— Вы называете ее мамочкой, а он просто мама, — вдруг заметила она. — Мамочка — это гораздо теплее, правда?
— В этом человеке нет ни капли душевного тепла, — ответил Петр. Она хотела было ему возразить, но он опередил ее: — И не стоит заблуждаться на этот счет.
Флер не могла с ним согласиться, испытав на себе теплоту и доброту его сердца, равно как и причиненную боль. Посмотрев на него, она покачала головой. Скорее всего в нем говорила ревность — ревность и больше ничего!
— Нет, вы ошибаетесь. Я вам не верю.
Она повернулась и бросила взгляд в комнату через раскрытое французское окно. Карев теперь стоял опершись локтями на крышку фортепьяно, не спуская глаз с Людмилы, и на лице его было почти родительское восхищение.
— Ну вот, взгляните на него глазами Милочки. Если бы он был холодным, бессердечным человеком, мог бы он проявлять интерес к такому ребенку, как она. Что вы на это скажете?
Петр, поглядев в их сторону, рассмеялся. Это был деланный, невеселый смех.
— Ах, Флер, как вы заблуждаетесь. Мой брат проявляет такой интерес к Милочке потому, что собирается на ней жениться, а в данный момент он как раз изучает ее и вашего брата, чтобы выяснить, есть ли между ними что-то и что ему следует предпринять в таком случае. Не будьте столь легковерны! Поверьте мне. Я знаю, о ком говорю.
Его ревность, — подумала она, — на самом деле не имеет границ. Бросив на Петра взгляд, Флер направилась в гостиную.
Остальной вечер прошел для нее, словно в тумане, она с трудом понимала, когда к ней обращались. Одно дело — отвергнуть слова Петра, отнести их на счет ревности, другое — преодолеть вызванное ими отчаяние. Флер казалось, что она дышит отравленным воздухом. Ей хотелось, чтобы у нее поскорее разболелась голова, чтобы пораньше лечь спать, но она постоянно ощущала на себе внимательный взор Петра. Нет, она ни за что не подаст виду, что его жестокие слова разбередили ей душу. Она пила бренди, рассеянно болтала с гостями, смеялась невпопад над анекдотами и отправилась к себе в спальню только после того, как вся компания разошлась.
Флер не позволила себе расслабиться, пока благополучно не оказалась в кровати. Когда Катя вышла, она, совершенно не отдавая себе отчета, неожиданно расплакалась. Ее яростная эмоциональная буря скоро улеглась. Но у нее опухли глаза, и она еще долго продолжала всхлипывать. Вдруг кто-то поцарапал в ее дверь. Потом раздались знакомые шаги босоногой Милочки, за которой в комнату вбежали ее собачонки.