Он передал Ричарду приглашение посетить клуб гвардейцев, и они обо всем мигом договорились. Милочка, разумеется, тоже получила приглашение на балет. Она пришла в восторг и демонстрировала своим поведением смесь невинного, почти детского возбуждения с начатками едва заметного кокетства по отношению к графу Петру Кареву. Она, вероятно, нашла его весьма привлекательным, и Флер было очень жаль Ричарда, который пытался преодолеть первые острые приступы ревности.
Беседа оживилась, и молодые люди приступили к обсуждению планов на будущее. Всем было ясно, что их знакомство не закончится после просмотра балета.
— Боже, какое нам предстоит лето! — воскликнул граф Петр. — Какое счастье, что мы встретились на корабле, ведь в противном случае ничего такого не произошло бы! Мы будем видеться постоянно и проведем чудесное время: я вам это обещаю.
Флер переводила взгляд с Милочки на Ричарда и обратно, заметив краем глаза, что мадам делает то же самое.
— В этом у меня нет ни малейшего сомнения, — сказала она.
Флер, сидя в постели, писала письмо тетушке Венере.
...«…Пишу при свете лампы, разумеется. Здесь нет газового освещения, даже в царском дворце, и от этого жизнь иногда становится неприятно примитивной. Русские освещают улицы горящими факелами, а это шаг назад, в средневековье.
Я хорошо узнала извозчиков, о которых упоминала в своем последнем письме. Они — неотъемлемая часть жизни города и являются предметом постоянных шуток. Возницы здесь разных национальностей, и каждая прослойка обладает своими характерными чертами. О немцах говорят, что они здравомыслящие, о финнах — что они мрачные, поляки — безрассудны, хотя трудно поверить, чтобы извозчик был безрассудным, так как по закону, если он только заденет пусть даже ногу пешехода, несчастного могут высечь кнутом и сослать в Сибирь, и никто не станет разбираться, кто виноват в этом происшествии — он или сам пешеход.
Говоря о каретах, должна сообщить тебе, что я видела самого царя. Это произошло на Невском проспекте, когда я ехала в карете с Милочкой. Вдруг послышались крики: — Государь! Государь! И Милочка, ущипнув меня за руку, подтолкнув под локоть, сказала: „Ты только посмотри Флерушка (это она так меня называет) — вон император!“ Он проехал мимо нас в чрезвычайно скромной карете, запряженной одной лошадью без сопровождения гвардейцев, закутавшись в простую шинель, словно какой-то чиновник, направлявшийся в присутствие! Мне рассказали, что такому стилю следуют все цари со времени царствования Петра Великого, и это делает их популярными среди простого народа.
Если судить по беглому взгляду, он довольно красивый мужчина, и я не слыхала о нем ничего дурного, только хорошее, о его честности и усердии и прочих добродетелях. Он проявляет особый интерес к военным училищам, часто посещает их.
Это тем более удивительно, что все у нас то и дело твердят о том, что он обожает насилие и ужасно кровожаден, что он готов вступить в войну из-за раздела Турции. Здесь таких разговоров не ведется, могу вас в этом заверить! Все убеждены в том, что император не хочет войны и что он предпринимает все возможное ради сохранения мира, который позволил нам организовать Всемирную выставку.
Простые люди не хотят войны. Крестьяне ненавидят воинскую повинность, хотя теперь они служат не всю жизнь, а только пятнадцать лет. Но даже сейчас, когда забривают мужику лоб, вся деревня оплакивает его, словно покойника. Домашних слуг отправляют в армию в качестве самого сурового наказания.
Как это ни странно, мне часто приходилось слышать, что англичане — предатели и отличаются кровожадностью и что Англия только и мечтает под любым предлогом развязать войну. Но я при первой возможности опровергаю досужие домыслы. Но вам, наверное, будет приятно узнать, что здесь все как один ненавидят Луи Наполеона!..»
Флер остановилась, чтобы размять пальцы. Перед тем как продолжить, она вспомнила свое предыдущее письмо.
...«…Вы спрашивали меня о положении крепостных крестьян, я могу в этой связи сообщить, что многие в России считают, что очень скоро их освободят. Рано или поздно. Император уже учредил несколько комиссий, которые должны подготовить проведение такой реформы. Многие здесь хотят уничтожения крепостного права, но боюсь, что часто такие требования раздаются не в силу нравственных или религиозных соображений, а лишь потому, что получающие жалованье слуги работают добросовестнее и служат лучше, чем крепостные.
Иностранным слугам выплачивают очень высокое содержание — вы бы удивились, узнав, какие это громадные суммы. К тому же наблюдается тенденция использования бывших солдат в качестве слуг. Те крепостные крестьяне, которые отслужили свой срок в армии, автоматически получают свободу, но к этому времени они утрачивают всякую связь с домом и семьей, и им некуда податься и не на что существовать. Они становятся замечательными слугами, так как приучены в армии к беспрекословному подчинению и стойко переносят все лишения. Часто их хозяева этим пользуются и платят им худое жалованье.
Однако, несмотря на все язвы существующей системы, нельзя сказать, что крепостные крестьяне совершенно несчастны. Они живут в простых домах по-спартански, едят простую пищу, черный хлеб и гречневую кашу, соленые огурцы, капусту, иногда рыбу. Но их так много, что трудиться им приходится не так много и большинство весело настроены и не чувствуют себя угнетенными. За пределами столицы все может обстоять иначе. Разумеется, существуют жестокие хозяева, настоящие злодеи, но мне пока не довелось увидеть ничего подобного. И это вполне естественно».